Королевна Я

Марко Вовчок

Утро было тихое и ясное, птички щебетали, цветы благоухали. Все имело какой-то праздничный вид, все дышало жизнью, силою, все ликовало, начиная от бледно-розовых цветов, осыпавших яблони, до шелестящей темной листвы раскидистых старых дубов, от жаворонка, взвивающегося в голубом воздухе, до крупного белого гуся, который кружился по озеру от одного берега к другому, словно затруднялся, которому отдать предпочтенье, от солнечного луча до сверкающих быстрых волн.

Но королевна Я не ликовала. Далеко нет! Она чувствовала какое-то непонятное беспокойство, какую-то необъяснимую тревогу и недовольство собою.

— Что со мною? — задавала она себе вопрос и удовлетворительного ответа не находила.

Промучившись некоторое, не особенно долгое, время над этим вопросом и не решив его, она вдруг вспыхнула гневом и решила во что бы то ни стало положить конец такому необыкновенному и такому невыносимому для нее состоянию духа.

Она взялась за дело своим обычным порядком, то есть стала искать успокоенья в том, чтобы кого-нибудь повергнуть в прах, затоптать или что-нибудь испортить, разрушить.

Она, как бешеный поток, пустилась вперед, сокрушая цветы, ломая молодые отпрыски деревьев, пугая птиц и приводя в ужас всех, кто встречался с нею или до кого издали долетал ее голос.

Одним словом говоря, еще не видано было в мире королевны, которая поднимала бы такой гам, производила столько изъяну, так пугала людей и так огорчала родителей.

А главное то, что все это неистовство нимало ее не облегчало. Внутреннее недовольство, которое ее так возмущало, не отставало от нее ни на минуту и тихо, и глухо, упорно точило да точило ее.

Королевну Я очень часто сравнивали с розой. Ну, вообразите себе этот нежный цветок, если бы все шипы куста, на котором он цветет, обратились на него и впились в его нежную чашечку, и это даст вам некоторое понятие о том, как беспокойное, тошное недовольство и тревога все глубже и глубже входили в сердце королевны Я.

Доведенная до отчаяния, она побежала, как безумная, куда глаза глядят: все восхищались ее несравненною легкостью, и ей блеснула надежда, что такая тяжелая тревога не поспеет за нею.

И она бежала, бежала, бежала... пока не добежала до громадного дремучего леса...

Сердце ее было до того неспокойно, а ум до того поглощен разгадываньем непонятной, овладевшей ею тревожной тоски, что она даже не обратила вниманья: лес перед нею или поле, и устремилась в чащу.

Она пыталась и тут бежать, но так как деревья, стоявшие почти сплошною стеной, заграждали ей путь, то она прыгала, скакала, то громко смеялась, то во весь голос пела и вскрикивала:

— Что за вздор, какая у меня тоска? Откуда? Мне весело! Весело! Весело! Прочь всякая тоска! Прочь всякая тревога! Шш! Шш! Я прогоню их, как глупых ворон! Шш! Шш! Шш!

И она махала руками и трясла своею прекрасною кудрявою головкой.

Но есть ощущенья и мысли, которые, вопреки всему, к нам привязываются и от которых не отделаешься никаким шиканьем. Напрасно говоришь себе: отгоним их и развеселимся. Они тут, как тут, и все тошней да тошней от них становится.

Стремительный бег, дикие прыжки, оглушительный хохот и отчаянное пенье ни к чему не привели — разве только к одному тому, что прекрасная королевна совершенно заблудилась в лесу и не могла из него выбраться.

Тогда она заметила, что лес этот вдруг потемнел и вдруг сделался угрюм и мрачен, как лицо человека, которого вдруг поразила нехорошая мысль.

Прекрасные глаза королевны Я растерянно наблюдали, как со всех сторон все более и более сгущались тени.

Отовсюду неслись какие-то тихие зловещие звуки, от которых страшно ныло и замирало ее сердце.

Она все пробиралась вперед, лихорадочно раздвигая косматые ветви, но вдруг очутилась в такой непроницаемой гущине, что вынуждена была остановиться.

Удивленная, испуганная, она глянула вперед, глянула назад, направо, налево и не увидела нигде ни малейшего просвета.

Обширный дремучий лес поистине имел в себе что-то грозное. Куда ни обрати глаза, везде воздвигаются черноватые громадные стволы и зеленые массы непроницаемой листвы. Куда ни попытайся двинуться, отовсюду протягиваются ветви, которые хлещут в лицо, иглистые кусты, которые впиваются в тело, колючие терновники, которые, словно крючьями, рвут одежду, колеблющиеся над головою гирлянды зелени, которые цепляются за волосы. Беспрестанно приходилось спотыкаться на повалившиеся деревья, а скрывавшие их гордовины, хмель и другие ползучие и вьющиеся растения опутывали ноги, словно цепи или змеи, и тянули назад.

И все это, казалось, спрашивает с угрожающим видом:

«Зачем вы сюда зашли? Что вам тут надо?»

Королевна Я ничего не могла ответить, разве только то, что зашла сюда, сама не зная, каким образом, и что теперь, измученная и обессиленная, не имела сил отсюда выбраться.

Она упала на землю, устланную обломками сухого дерева, схватила себя руками за голову и громко зарыдала.

Случилось, что неподалеку проходил веселый юноша, который отыскивал в лесу прямую крушиновую ветку на трость. Шапка набекрень, охапка крушины подмышкой, весело насвистывая песенку и в такт помахивая гибкою веточкой, он пробирался по тропинке, возвращаясь домой, как вдруг услыхал громкое, отчаянное рыданье.

— Кто это мог бы тут рыдать? — сказал он.

И, путеводимый раздирающими душу звуками, он направился в чащу и проник до местечка, где лежала королевна Я.

— Что с тобою, красная девица? — спросил он, просовывая сквозь листву свое доброе круглое лицо, исчерченное, как географическая карта населенной страны, перекрестными царапинами, которые он приобрел, спеша на рыдания. — Что с тобою? Кто тебя обидел?

В первый раз в жизни надменной королевне пришлось услыхать предположенье, что ее, королевну Я, может кто-нибудь обидеть, но тем не менее слова простодушного юноши не раздражили ее, а скорее тронули. Она хотела ему что-то ответить; быть может, попросить, чтобы он ее вывел на дорогу, но, к ужасу ее, она ничего не могла выговорить, кроме своего несчастного Я.

— Я! Я! Я! — разнеслось по темному лесу. — Я! Я! Я!

— Да что такое ты? — добивался юноша. — Полно так сокрушаться! Может, твое дело не совсем еще пропало!

Она опять пыталась что-то сказать, но из уст ее опять вылетало только одно отчаянное:

— Я! Я! Я!

Бился-бился добрый юноша, наконец, выбился из сил и оставил рыдающую королевну.

Она снова очутилась одна.

Ее тревога, тоска и страх удвоились, и она еще громче и отчаяннее принялась рыдать.

Часы проходили, и лес все больше и больше хмурил свои густые, мрачные брови.

Случилось, что на закате солнца один знахарь собирал неподалеку разные лекарственные корни и целебные травы. Он услыхал рыданья и с большими затруднениями пробрался к рыдающей королевне.

— Кто тебя обидел, девушка? — спросил он, просовывая между листвой свое серьезное лицо.

— Я! Я! Я! — застонала королевна, ломая руки в бессильном отчаянии.

Знахарь строго на нее посмотрел.

— Кто тебя обидел, девушка? — повторил он, возвышая голос.

— Я! Я! Я!

Злополучная королевна не могла произнести другого слова, кроме своего рокового «Я!».

Знахарь постоял несколько минут, посмотрел на нее и удалился, бросив ей на прощанье:

— На себе и ищи.

Королевна снова осталась одна.

Она до того была измучена, что уже не имела сил рыдать. Она прижалась лицом к земле, и ей казалось, что сердце разбилось у нее в груди.